«Делай хоть что-нибудь каждый день и ни разу не пропусти»
«Но, Петр Олегович, мы говорим о Березовском, об эпохе – или мы говорим о вас?»
Прочитал наконец-то книгу «Время Березовского» за авторством Петра Авена. В интернете я нашел такой отзыв:
Авен машет кулаками после драки, которую выиграл
Примерно такое же ощущение было и у меня в момент чтения. Во-первых, автор выглядит слабым интервьюером потому, что бесконечно спорит с интервьюируемыми (местами их неприязнь друг к другу взаимна) и книга из книги про Бориса Березовского превращается в книгу про эдакую защиту «либерализма по Авену». Во-вторых, присутствует как будто бы некоторая обида автора на то, что не были допущены к залоговым аукционам (в интернете на эту тему противоречивая информация). Ну и, в-третьих, считывается обида на Бориса Березовского, дескать дружили с юности, а тут вот и по судам затаскал и руки при встрече не подал.
Сложно разобраться третьим лицам, кто там у них у олигархов кого и на какую сумму кинул. Было интересно больше про личность Березовского, а считывается какое-то самооправдание и попытка уесть того, кого уже и нет. Не раскрыта тема суда с Абрамовичем. Как-то так вскользь. По касательной. Зачем-то акцентирует внимание на девушках Березовского. Зачем копаться в грязном белье?
Я окончательно сдался и разочаровался в книге, на вот этом вот споре Петра Авена с Анатолием Чубайсом, при чем лично я на стороне Чубайса в этом споре. Мне хочется цитировать прям всю главу целиком, но будет очень длинно. Остановлюсь на отдельных моментах.
Ч: Так вот, в итоге: задача под названием “Политическое и духовное переустройство страны” не по плечу 25 мальчикам-интеллектуалам из Москвы и Ленинграда, которые страну по-настоящему не знали.
Кажется, Найшуль сформулировал мысль о том, что у нас будет три больших перехода: один переход – от плановой экономики к рыночной, другой переход – от авторитаризма к демократии, и третий переход – от империи к национальному государству
Вот тут Чубайс акцентирует внимание на том, что у реформаторов 90х не было подлинного понимания того, что такое Россия. На что Авен в качестве контр-аргументов, приводит доводы подтверждающие слова Чубайса
А: В чем ошибка? В том, что мы себя переоценивали? Что в 1992 году, когда несколько месяцев у нас были большие властные полномочия, мы не стали заниматься политикой?
Ч: Я не считаю, что если бы мы занимались политикой, все было бы правильно. Нашего потенциала для этого не хватило бы.
Кажется, Найшуль сформулировал мысль о том, что у нас будет три больших перехода: один переход – от плановой экономики к рыночной, другой переход – от авторитаризма к демократии, и третий переход – от империи к национальному государству. Так вот, на три этих перехода нас точно не хватило бы, просто по нашему совокупному потенциалу, человеческому, личностному, какому хочешь другому.
Я считаю, что у нас до сих пор остаются фундаментальные вопросы, на которые мы либо не давали ответа, либо давали неправильный ответ. Мы забывали некоторые очевидные истины, которые, в общем, долго выстреливали. Например, истина о том, что в России живет русский народ, что русский народ отличается от еврейского народа или тем более от украинского, как мы недавно выяснили.
Мы забыли о том, что в России есть православие, а православие – это не Русская православная церковь, это совсем не то же самое. За созданием конкурентной рыночной экономики мы забыли, что нужно отвечать на вопрос о том, что мы думаем по поводу мигрантов в Москве и в Питере, как мы собираемся справляться с этой проблемой.
Это во внутриполитической жизни. Если говорить про внешнеполитическую жизнь, то, вообще говоря, у России есть национальные интересы. Эти национальные интересы могут совпадать с национальными интересами стран, экономические модели которых мы для себя избрали, могут не совсем совпадать, а могут им прямо противоречить. Как должна действовать Россия в ситуации, когда ее национальные интересы прямо противоречат национальным интересам Соединенных Штатов Америки?
Я говорю, что мы, во-первых, не дали себе труда найти настоящие ответы на эти вопросы, во-вторых, даже если бы мы на эти вопросы ответили, нашего личностного потенциала и жизненного опыта было недостаточно для того, чтобы в стране российского масштаба это понимание сделать пониманием страны в целом. То, что мы сделали, мы, конечно, должны были сделать…
Как говорится и эти люди учат нас как нам в носу ковыряться?
А: Это неправда. Для меня идеологема о том, что свобода больше родины и что родина – это не территория, – не обсуждается. Для меня это тогда было точно так же очевидно, как и сейчас.
Ч: Как быть с тем, что у 95 процентов населения страны, в которой ты живешь, все ровно наоборот? Их убрать, отодвинуть? Бог с ними, валим отсюда? Как с этим быть-то, Петя?
А: С ними надо работать. Объяснять, объяснять и давать им возможность ошибаться.
Ч: А может быть, прислушаться, прежде чем объяснять? А может, понять, откуда это вырастает?
А: Это вырастает из тысячелетнего рабства, больше ниоткуда. Не надо себя обманывать. Это вырастает из отсутствия демократических свобод и отсутствия нормальной, цивилизованной жизни гражданского общества. Только и всего. Мне неинтересно разговаривать с вертухаями лагерей.
Ч: А ничего, что эта страна создала культурные образцы, на которые равняется весь мир? Ничего, что эта страна создала научно-технические образцы, на которые равняется весь мир? Мы это все сбрасываем?
А: Создала вопреки, а не благодаря.
Ч: Мы считаем, что это были мелкие ошибки? А вот сейчас мы сделаем все правильно?
То есть понимаете, один говорит, у нас 90% страны не мыслят так, как мыслишь ты и как мыслят твои коллеги, что с ними будем делать? Может начнем к ним прислушиваться? А он ему, нет, с ними надо работать. Как работать? Как Горький? На Капри всех возить? Просвещать? Насколько ж сильно они тогда были оторваны от людей.
Теперь касательно личности Березовского. Интервьюируемые характеризуют его как человека с очень сильно развитыми, как сейчас говорят, soft-skills, но вот с hard-skills были проблемы и они так сказать были концептуальны. И математик из него был так-себе, и с предпринимательской точки зрения он совершал ошибки (все активы были записаны на Бадри Патаркацишвили). А вот в качестве грамотного посредника равных ему не было.
Грамотный посредник:
А: Насколько Борис был человеком квалифицированным, профессиональным?
Б: Он был достаточно квалифицированным, чтобы создать соответствующее впечатление.
А: Чтобы придумывать задачи?
Б: Собственно, это была его область. Он приходил, и мы с ним вместе ставили задачу, так сказать, на раз.
А: То есть был вполне грамотный руководитель.
Б: Ну, в каком смысле грамотный руководитель? Я считаю, что он был гениальный посредник. В том числе гениальный посредник между бюрократией, дирекцией, завлабом и нами, которыми он в определенном смысле руководил.
Мотиватор:
Борис считал, что заставить человека что-то сделать нельзя – это его слова – и что человека можно заинтересовать чем-то.
Безответственный:
Д: Я разделяю точку зрения, что он был безответственен. Но я считал, что эта его безответственность причиняет вред России ровно настолько же, насколько волны причиняют вред огромному утесу. То есть никакой большой роли не играют. Он наделял себя значением, а я считал, что он не столь значителен. Мне казалось, что Россия есть некая самость и по ней скачут какие-то блохи вроде нас с Березовским, но мы не можем причинить ей вред.
А: К чему тогда скакать?
Д: Ну, мы скачем ради себя.
А: Понятно.
Д: Борис считал, что он делает историю. Я пытался его все время остудить.
Необязательный в финансовом вопросе:
Тогда разница была в том, что он их в итоге все-таки отдавал, но только это происходило очень-очень нескоро. Он переодалживал деньги по кругу. То есть он занимал деньги у меня на пару месяцев. Через два месяца он их, естественно, не отдавал. Боря никогда не отдавал деньги без напоминания. Я начинал напоминать: “Боря, где деньги, мне нужны деньги, отдай мне деньги” – и так далее. В результате он мне деньги отдавал, одалживая их у другого. То есть гонял долг по кругу, включая в него все большее и большее число людей. И в какой-то момент, чтобы вырваться из этого круга, ему приходилось отвозить постельное белье в Дагестан или привозить большее количество распредвалов с АвтоВАЗа.
Все мое – мое, а все твое – предмет переговоров
Смыслом жизни видел самореализацию:
Березовский считал, что единственным смыслом в жизни является самореализация и экспансия. Мы должны делать то, что у нас получается, все масштабнее и масштабнее. Как бы потому, что в этом состоит человеческая миссия.
Россию видел конфедерацией:
Нет, он никогда не был великим патриотом-государственником. Он всегда говорил, даже в те годы, что лучшим устройством для России была бы конфедерация, что нужно сделать так, чтобы регионы делегировали власть в центр, а не центр делегировал ее в регионы. И только таким способом Россия сможет сохранить влияние в своей традиционной сфере.
Впрочем как и Ходорковский, со своей парламентской республикой:
Мне казалось, что он в политике вообще ничего не понимает, рассуждает про нее довольно наивно. С их конституционными идеями я был абсолютно не согласен. Они почему-то пытались пропагандировать идею парламентской республики. Я считал и считаю, что парламентская республика – это хорошо для стабильной ситуации. Когда ты уже достиг какого-то уровня развития, это вполне возможно, и в некоторых случаях это приемлемая модель. Парламентская республика просто консервирует статус-кво, она гораздо консервативнее. А для страны, которая нуждается в серьезной трансформации, она не подходит. Существующая у нас система власти более рискованна – например, чревата скатыванием к авторитаризму. Но у нее и гораздо больше возможностей для трансформации. И я понимаю, как эта власть в нынешнем виде может куда-то продвинуться.
В книге последовательно рассмотрены история Логоваза, личность Бадри Патаркацишвили, роль залоговых аукционов, участия или не участия в них Альфа-Групп, роль Романа Абрамовича в бизнесе Березовского, опрошены десятки друзей, партнеров, знакомых, бывших жен и любовниц. Сложно сказать, кто из них говорит правду, кто лукавит, а кто откровенно лжет.
Бадри:
Я почувствовал, что Бадри – человек очень жесткий, хитрый, умный. Он мне чем-то напоминал Сталина – такой психотип, только без очевидной жажды крови и необходимости полностью уничтожить своих оппонентов. Но действовал он похоже. Бадри кооперировался с одними членами команды, чтобы вытеснить кого-то одного, потом кооперировался с другими, чтобы вытеснить следующего, – все это напоминало вытеснение соратников Ленина в свое время.
Евгений Швидлер, «справедливость» залоговых аукционов:
А: Предприятия отдавали тем бизнес-группам, которые были связаны с администрацией этих предприятий. Не шли против директоров. Безусловно, у Чубайса в голове была одна из идей – что надо сделать союз с директорами. Есть директора в симбиозе с новыми бизнесменами, вот мы им и отдаем. В случае ЮКОСа Муравленко уже сделал ставку на Ходорковского, они были вместе, это был аргумент. Что не оправдывает несправедливости такой системы.
Ш: О! К справедливости ничего из этого не имеет отношения.
А: Да, потому что ЮКОС покупался на деньги Министерства финансов и на деньги самого ЮКОСа – так или иначе. Это была несправедливая схема. Я считаю, что справедливость создает атмосферу, атмосфера определяет экономический рост – не конкретные решения, а общее отношение.
Ш: Петь, товарищ мой, это в идеале.
А: У тебя не было ощущения, что это несправедливая раздача?
Ш: Нет. Знаешь почему? Я был внутри. К тому же я отвечал только за маленькую часть.
А: Ты в принципе отвечал только за деньги?
Ш: Только за деньги, да. Рома менеджировал весь процесс, чтоб ты знал. Рома.
А: Да, я понимаю, я не сомневаюсь в этом.
Ш: И насчет справедливости. Потом возникла оппозиция, другие люди с другим планом приватизации, потом на следующем этапе большой разбор возник с Потаниным. Когда год прошел, надо же было этот залог разворачивать. Надо было реверс этой схемы сделать. А: Надо было забрать себе залог?
Ш: Там открывалось окно. Кто-то мог заплатить больше или как-то по-другому. А за это время общеполитическая ситуация, как ты помнишь, поменялась, уже не 1995 год был, а 1997-й. В 1997-м Потанин уже побывал вице-премьером. Они уже с Березовским не в хороших отношениях были. Поэтому началась реальная война, и ты уже не про справедливость думаешь, а как с этим разбираться. Вы там, кстати, тоже поучаствовали. В 1997 году, когда Потанин пытался перебить наше предложение, вы тоже пытались сделать бид. А: Я про это и говорю. И нас отсекали совершенно несправедливо. Мы готовы были дать государству больше денег, чем дали вы. Ш: Нет. Вы ничего не были готовы дать, Петь, и у вас плохие документы были, кроме того.
А: Это абсолютная неправда. Нас отсекли люди пристрастные.
Ш: Ну, Петь, ты хочешь это долго обсуждать?
А: Нет-нет! Я говорю, что вот у тебя было ощущение несправедливости? У меня было с самого начала, я тогда поругался с Чубайсом на какое-то время, и я считал, что схема неправильная. Если есть покупатель, который готов дать больше денег…
Ш: Кто-то готов был больше денег дать?
А: Конечно. Не хочу уходить в детали, но я так же, как и ты, хорошо понимаю, что государство в какой-то момент могло получить за эти активы бÓльшие деньги.
Ш: Это же был не вопрос бóльших денег – этот на 10 миллионов даст больше, этот на 10 миллионов меньше. Там давали сумму, которая, в общем, назначалась по договору. То, что Счетная палата писала годами позже, что надо было миллиарды получать, – это чушь собачья! А: Нет, миллиарды – это чушь! На 100 миллионов больше. Но дело даже не в том, насколько можно было больше получить. Я считаю, что неверен сам принцип: можно было получить больше, а дали тому, кто давал меньше. И вот это явное нарушение принципа справедливости.
Ш: Петь, знаешь, мы с тобой можем спорить бесконечно. Вот я, допустим, тот, кто принимает финальные решения. Вот я вижу, что эти предлагают мне больше денег. Окей, я понимаю, что они эти деньги отсосут из производства и заплатят мне. Они за это вынесут 10 тысяч человек на улицу. Пусть уж лучше занимаются те – с точки зрения интересов государства, глобально.
А: Но ты на эту тему не думал и вы это не обсуждали? Вы просто играли в игру, покупали активы?
Ш: Вы – это кто? Я – точно так. У меня никто и не спрашивал особо, у меня была задача такая, у другого задача такая, у третьего – такая. Но если б меня спросили: “Может, не надо нам это покупать, потому что в Альфа-банке больше предложение?” – я бы даже не засмеялся. Я бы просто не услышал.
Евгений Швидлер, про взаимодействие Березовского с Абрамовичем:
На что я негативно реагировал, так это на процесс оборота денег между Ромой и им. А: То есть? Ш: Ну, что он вымогал у Ромы деньги. Это то, что в суде было описано в деталях. А физически исполнять это должен был я, то есть понять, откуда брать деньги, когда сейчас мы должны за это платить и за то платить.
Конечно кого-то читать было интересно, а кого-то противно. Интересным мне показались интервью Валентина Юмашева, Евгения Швидлера и Александра Волошина, противным было интервью Станислава Белковского. Интересно было читать Доренко, мне даже показалось, что он один, относился к Березовскому как к другу. Может это от того, что работу на него Доренко воспринимал как творчество и это не было таким классическим бизнес-партнерством. Остальные, многие из, интервьюируемых, описывают сколько он денег остался им должен и как неловко было встречать его в Лондоне.
Отдельным разделом идет рефлексия на тему президентов. И взаимоотношений Березовского с Ельциным и Путиным.
Про личность Ельцина:
А: Я считаю, что это подчеркивают его бытовые привычки: обращение ко всем на “вы”, полное отсутствие какого бы то ни было мата. Мне кажется, что Борис Николаевич глубоко уважал чужое мнение.
Ю: Да-да. Для него было ужасно интересно работать с яркими людьми. Если человек серый, неинтересный – ему было скучно с ним про дело говорить. Он готов был говорить с неинтересным человеком про теннис, про охоту, про что угодно, не касаясь политики. Он запрещал говорить об этом в семье и был готов это обсуждать только с людьми продвинутыми и яркими. Поэтому вокруг него была всегда очень интересная команда
Про личность Путина:
У нас была история в 1995 или в 1996 году. Возникла какая-то совершенно идиотская проблема в Питере. Там была станция техобслуживания, и не была оформлена земля. Причем все было в порядке, насколько могло быть в порядке в середине 90-х: где-то кто-то что-то подписал, где-то кивнул, но окончательной бумаги нету. Я позвонил Боре. Он говорит: “Ты знаешь, тебе надо поехать туда. Я сейчас договорюсь, пообедаешь с Путиным”. Я говорю: “Это кто?” Он говорит: “Там познакомишься, заместитель Собчака. Ты ему объясни, если все нормально, то он поможет”. Я прилетел в назначенное время. На моей памяти я с Путиным встречался дважды, и из двух раз это был тот случай, когда он не опоздал, а пришел на 15 минут раньше. И я приехал раньше. Стол не был еще накрыт, в общем, что-то такое типичное для того времени. А поскольку 15 минут я должен находиться рядом с совершенно незнакомым человеком, которого я никогда в жизни не видел, я после “здрасьте” начал ему объяснять, что у нас есть небольшая проблема. Он меня внимательно выслушал, спросил, с кем разговаривали, взял телефончик, пошел к окну, вернулся и говорит: “Поезжайте к Маневичу. Я думаю, что сегодня история будет закончена. И, – говорит, – хочу с вами попрощаться”. – “А обед?” Он говорит: “Мы же сначала договаривались, что будем обедать, а потом оказалось, что у вас по бизнесу. Давайте не будем путать одно с другим. Вопрос я ваш решил и поехал”. Я остался с широко открытым ртом, потому что московские нравы среди чиновников я к тому времени очень хорошо понимал.
А: Все хотели обедать?
Д: Ну, просто так не бывает в жизни. Я поехал к Маневичу, к вечеру получил полный комплект бумаг, улетел в Москву. Звоню Боре и говорю: “Боря, слушай, что это за странный начальник завелся в Питере?” Он послушал, посмеялся и говорит: “Вот такой человек он”.
Много рассуждений на тему кто же привел Путина к власти. Пятерка их там была или четверка. И вот спорят туда-сюда, кто из них лучше для него почву удобрял
Вообще-то они удобряли почву для Путина. Он, конечно, счастливчик: он пришел, все хорошо. И не просто нефть росла: была схема, как ее продавать, как ее добывать, как ее перерабатывать
Как итог. Если бы автор был чуть более вне позиции то читать было бы интереснее. А так получилась какая-то ода либерализму по Петру Авену. Не буду сильно рекомендовать эту книгу. Лучше читайте Гайдара, там более концептуально и фундаментально, более научно, что ли.